СЛОВА БЕССЧАСТЬЕ И БЕССЧАСТНЫЙ В ЯЗЫКЕ РУССКОЙ ПРИЧЕТИ (НА ФОНЕ ДРУГИХ ФОЛЬКЛОРНЫХ ЖАНРОВ)

 В статье изучаются особенности функционирования слов «бессчастье» и «бессчастный» в текстах разных жанров русского фольклора (в пословицах и поговорках, загадках, частушках, заговорах, сказках, духовных стихах, былинах, исторических и лирических песнях, причитаниях), а также в художественных текстах и фрагментах живой речи. Устанавливается, что эти лексемы, имеющие диалектный («бессчастье») или преимущественно диалектный («бессчастный») характер, обладают высокой частотностью только в севернорусской причети. В текстах остальных фольклорных жанров они практически не встречаются или появляются в ламентационных контекстах, которые можно считать результатом межжанрового заимствования из плачевого дискурса. Распространенность слов «бессчастье» и «бессчастный» в языке причитаний объясняется тремя факторами. Первый фактор — семантический — значимость понятия «бессчастье» для концептуальной системы плачей, которые остро нуждаются в выразителях базовой для жанра оппозиции «счастье — несчастье». Характеристика «бессчастный» в причитаниях «вездесуща»: она может применяться к местоимениям, словам, обозначающим семейный и социальный статус («сирота», «вдова», «мать», «дети»), их заместительным номинациям («победнушка», «кокошица»), названиям временных отрезков и периодов («день», «молодость»), к наименованиям действий человека и событий, которые с ним происходят, предметов, которые его окружают, к обозначениям частей и органов человеческого тела и пр. Второй фактор, обусловливающий активность лексем «бессчастье» и «бессчастный» в причети, — структурный — их участие в фигуре амплификации (нанизывания), функционирование в качестве сквозных симпатических эпитетов. Третье обстоятельство, которое определяет востребованность этих слов плачами, — актуализация их этимологических связей. «Бессчастье» (без-префиксальный дериват от слова «счастье», восходящего к праслав. *sъ и *čęstь ‘часть’) в плачах может обозначать не только ‘отсутствие счастья’, но и ‘отсутствие части’, что связано со спецификой представлений о доле в рамках переходных обрядов.